«По аллее бодро шагала белобрысая девчушка, в розовом топике, голубой юбчонке по самое пи-пи, и, подпрыгивая и жмурясь от какой-то нечаянной радости, лизала мороженое. Па-па-ба-пам! Да это же... Та самая прошмандовка, которая вчера свистнула у меня семьсот баксов. ... – Бить будете? – Пока садись».
Повесть Владимира Казакова «Роман Флобера» (М.: ЗАО «Центрполиграф», 2013. – 191., тир. 2,5 тыс экз.) начинается с погружения в фонтан наутро после пьянки и так же круто продолжается развитием событий после случайной встречи с вчерашней юной путаной.
Повесть «до шестнадцати» о восемнадцатилетней девице, подсевшей на 47-летнего. Автор сюжета хозяин-барин. Не веришь? Не читай и сам напиши лучше.
Моя прекрасная шлюха – еще одна версия Пигмалиона: проф. Хиггинс – журналюга Николай Меркулов 47 лет, Элиза Дулитл – белобрысая девчушка Вероника Масленникова из Нового Иерусалима. Она даже не матерится. От слова «перлюстрация» краснеет и выходит, потупив глазки. Любимая книга с детства от бабушки – «Воспитание чувств» Флобера. Кто-то забыл книжку на станции, бабушка подобрала и по ней учила внучку. Тем не менее для Николая Вероника остается чем-то вроде Катюши Масловой из «Воскресения» Толстого. Правда, Нехлюдовым он себя не чувствует.
Руководит событиями старая любовь главного героя Марина Голикова. Однако начало вполне незапланировано: юная шлюха Вероника вытащила у пьяного Николая семьсот баксов. Встретив на следующий день это чудо подмосковной природы, он решил ее перевоспитать. Из протеста стереотипам отказал ей в близости. Сюжет развивается вне возможности трезвого понимания и заканчивается той же книжкой Флобера с ремаркой: «Моя любовь пошла насмарку, как только сделал ты помарку».
Залихватская повесть Владимира Казакова очевидно развалит монолитный читательский корпус на два непримиримых лагеря. Моралистам вряд ли понравится безудержное пьянство и чудовищная откровенность нашего героя. Однако бессловесные потребители новой литературы будут в восторге. Похоже на раннюю провокационную и талантливую поделку Михаила Веллера «Погремушка».
Есть и третий лагерь. Для него автор повести походя высказывает много ценного в плане простого знания о нашей жизни. И еще о том, как формируется контент публичного информационного поля. Гротеск оттеняет суть и делает истину бесспорной.
Например, постоянную смену декораций с переездами редакции с места на место автор сравнивает с переменами в супермаркете, где постоянно меняют местами вино-водку, садовый инвентарь, хлеб, стиральный порошок, колбасу. С редакцией та же петрушка. Поход на место работы завсегда несет неожиданность.
«В коридоре моложавые журналистки яростно приторговывали трогательно-манящими взглядами грудей. Редакционные мужики моей возрастной категории тяжело попыхивали за столами, тщательно скрывая похмелье. Более юные и мало пьющие изо всех сил и очень навязчиво горланили, как они нажрались на вчерашней презентации. Начальник отдела шоу-бизнеса Пожарский, побалтывая чайной ложечкой в граненом стакане с коньяком, воодушевленно орал кому-то в трубку:
- Ну и что, что она не довольна! Дура потому что! Да за такую гениальную статью она вообще всем должна! Как?! Ра-ком! А ты как думал?!
Увидев меня, он радостно махнул рукой, а так как она была занята стаканищем с ложечкой, он сгоряча глотнул коньяка сверх нормы, поперхнулся, и его разговор с невидимым собеседником откровенно перешел на мат, лишь изредка перемешиваемый желудочным бульканьем. Что ни капельки не мешало собеседникам понимать друг друга.
Бывший дипломат, а ныне завхоз, огромный Вадик, с печально налитыми глазами грузно подошел ко мне, пожал руку, открыл рот, потом махнул, закрыл рот и ушел в туман коридоров».
Высокая ассоциативность, богатый тезаурус и талант наблюдательной описательности прячется за авторский пофигизм. Поток сознания так построен, что приносит моральное очищение.
Наш герой беспощаден не только к окружающей действительности, но и к себе. «Да кому я нужен? Во-первых, я уже старый пердун. Потом у меня тараканов в голове больше, чем в лесах муравьедов. Южноамериканских лесах, конечно. Не-е, на своей личной жизни я уже написал жирное матерное слово» – а как же Маринка Голикова, любовь твоя бывшая? Оказывается, Маринка, это «вообще песнь песней».
«- А из тебя, Меркулов, оказывается можно веревки вить!
На что я не менее горделиво ответил:
- Славная, да если мне сказать пару искренних слов, не говоря уже о сопутствующих действиях, из меня не то что веревки вить, из меня свитер вязать можно!» – вот такая «песнь песней». От диалога мудрого царя Соломона с юной Суламифь несколько отличается.
Новый тип мужчины по понятным причинам видит женщин все чаще в заднем ракурсе. «Бежала она на редкость смешно, сумка летала справа налево, а попа при этом, по законам физики, моталась слева направо. Интересно, когда она успела такую задницу отрастить? Вроде несколько месяцев назад была стройным, в меру упитанным подростком, с сиськами, правда, но попы такой точно не было».
По бытовому говоря, наш герой запутался в бабах и распутаться не пытался, а утопил в бутылке. Надо было перевоспитывать? Но опыт есть и завершение чем-то напоминает историю выдающейся проститутки Роз-Мари Нитрибик в одноименном фильме. В смысле конец закольцовывается с началом. В остальном ничего общего, у них там мрак промышленного шпионажа и ничего светлого в плане личного счастья. У нас – юность и неистребимое чувство парадоксальной веры в будущее.
«Этот ребенок за последние месяцы заметно опушился, научился довольно внятно и с чувством собственной значимости болтать со всякими певуньками и теледудочками на разных презентациях, куда я ее таскал. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. У этих теледивок мозгов было абсолютно столько же, сколько у Вероники. Очень многим она вообще могла одолжить свои».
Сказать, что «кончилось все хорошо», ничего не сказать. Повестушка небольшая и ненавязчивая. Стоит прочитать. Пофигистам будет занимательно, моралистам как минимум полезно для пищеварения и прочей половой физиологии.
Повесть Владимира Казакова «Роман Флобера» (М.: ЗАО «Центрполиграф», 2013. – 191., тир. 2,5 тыс экз.) начинается с погружения в фонтан наутро после пьянки и так же круто продолжается развитием событий после случайной встречи с вчерашней юной путаной.
Повесть «до шестнадцати» о восемнадцатилетней девице, подсевшей на 47-летнего. Автор сюжета хозяин-барин. Не веришь? Не читай и сам напиши лучше.
Моя прекрасная шлюха – еще одна версия Пигмалиона: проф. Хиггинс – журналюга Николай Меркулов 47 лет, Элиза Дулитл – белобрысая девчушка Вероника Масленникова из Нового Иерусалима. Она даже не матерится. От слова «перлюстрация» краснеет и выходит, потупив глазки. Любимая книга с детства от бабушки – «Воспитание чувств» Флобера. Кто-то забыл книжку на станции, бабушка подобрала и по ней учила внучку. Тем не менее для Николая Вероника остается чем-то вроде Катюши Масловой из «Воскресения» Толстого. Правда, Нехлюдовым он себя не чувствует.
Руководит событиями старая любовь главного героя Марина Голикова. Однако начало вполне незапланировано: юная шлюха Вероника вытащила у пьяного Николая семьсот баксов. Встретив на следующий день это чудо подмосковной природы, он решил ее перевоспитать. Из протеста стереотипам отказал ей в близости. Сюжет развивается вне возможности трезвого понимания и заканчивается той же книжкой Флобера с ремаркой: «Моя любовь пошла насмарку, как только сделал ты помарку».
Залихватская повесть Владимира Казакова очевидно развалит монолитный читательский корпус на два непримиримых лагеря. Моралистам вряд ли понравится безудержное пьянство и чудовищная откровенность нашего героя. Однако бессловесные потребители новой литературы будут в восторге. Похоже на раннюю провокационную и талантливую поделку Михаила Веллера «Погремушка».
Есть и третий лагерь. Для него автор повести походя высказывает много ценного в плане простого знания о нашей жизни. И еще о том, как формируется контент публичного информационного поля. Гротеск оттеняет суть и делает истину бесспорной.
Например, постоянную смену декораций с переездами редакции с места на место автор сравнивает с переменами в супермаркете, где постоянно меняют местами вино-водку, садовый инвентарь, хлеб, стиральный порошок, колбасу. С редакцией та же петрушка. Поход на место работы завсегда несет неожиданность.
«В коридоре моложавые журналистки яростно приторговывали трогательно-манящими взглядами грудей. Редакционные мужики моей возрастной категории тяжело попыхивали за столами, тщательно скрывая похмелье. Более юные и мало пьющие изо всех сил и очень навязчиво горланили, как они нажрались на вчерашней презентации. Начальник отдела шоу-бизнеса Пожарский, побалтывая чайной ложечкой в граненом стакане с коньяком, воодушевленно орал кому-то в трубку:
- Ну и что, что она не довольна! Дура потому что! Да за такую гениальную статью она вообще всем должна! Как?! Ра-ком! А ты как думал?!
Увидев меня, он радостно махнул рукой, а так как она была занята стаканищем с ложечкой, он сгоряча глотнул коньяка сверх нормы, поперхнулся, и его разговор с невидимым собеседником откровенно перешел на мат, лишь изредка перемешиваемый желудочным бульканьем. Что ни капельки не мешало собеседникам понимать друг друга.
Бывший дипломат, а ныне завхоз, огромный Вадик, с печально налитыми глазами грузно подошел ко мне, пожал руку, открыл рот, потом махнул, закрыл рот и ушел в туман коридоров».
Высокая ассоциативность, богатый тезаурус и талант наблюдательной описательности прячется за авторский пофигизм. Поток сознания так построен, что приносит моральное очищение.
Наш герой беспощаден не только к окружающей действительности, но и к себе. «Да кому я нужен? Во-первых, я уже старый пердун. Потом у меня тараканов в голове больше, чем в лесах муравьедов. Южноамериканских лесах, конечно. Не-е, на своей личной жизни я уже написал жирное матерное слово» – а как же Маринка Голикова, любовь твоя бывшая? Оказывается, Маринка, это «вообще песнь песней».
«- А из тебя, Меркулов, оказывается можно веревки вить!
На что я не менее горделиво ответил:
- Славная, да если мне сказать пару искренних слов, не говоря уже о сопутствующих действиях, из меня не то что веревки вить, из меня свитер вязать можно!» – вот такая «песнь песней». От диалога мудрого царя Соломона с юной Суламифь несколько отличается.
Новый тип мужчины по понятным причинам видит женщин все чаще в заднем ракурсе. «Бежала она на редкость смешно, сумка летала справа налево, а попа при этом, по законам физики, моталась слева направо. Интересно, когда она успела такую задницу отрастить? Вроде несколько месяцев назад была стройным, в меру упитанным подростком, с сиськами, правда, но попы такой точно не было».
По бытовому говоря, наш герой запутался в бабах и распутаться не пытался, а утопил в бутылке. Надо было перевоспитывать? Но опыт есть и завершение чем-то напоминает историю выдающейся проститутки Роз-Мари Нитрибик в одноименном фильме. В смысле конец закольцовывается с началом. В остальном ничего общего, у них там мрак промышленного шпионажа и ничего светлого в плане личного счастья. У нас – юность и неистребимое чувство парадоксальной веры в будущее.
«Этот ребенок за последние месяцы заметно опушился, научился довольно внятно и с чувством собственной значимости болтать со всякими певуньками и теледудочками на разных презентациях, куда я ее таскал. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. У этих теледивок мозгов было абсолютно столько же, сколько у Вероники. Очень многим она вообще могла одолжить свои».
Сказать, что «кончилось все хорошо», ничего не сказать. Повестушка небольшая и ненавязчивая. Стоит прочитать. Пофигистам будет занимательно, моралистам как минимум полезно для пищеварения и прочей половой физиологии.