Лекция в цикле Года культуры: координатор общественного движения «Архнадзор» Рустам Эврикович Рахматуллин Малый зал Госдумы
Город разграничен на три режима и градостроитель должен понимать: где он свободен, где он ограничен и где не должен появляться. За буквой закона стоит творчество города.
Мы способны прогнозировать точки опасности, угрозы. Это возникло в результате пятилетнего движения. Все видят только протестное движение, что кажется основной деятельностью градозащитных организаций. Основной стала рутинная работа по анализу документов. Работа, о которой мы не мечтали – стоять у Шуховской башни. Мы работаем так чтобы поводов для протеста не было, понимая что такого не будет. Когда мы создавались, мы не думали что Лужков кончится. Три периода, первый окончания лужковского периода. Негласно сняты лозунги возрождения города, город превращается в сырье. Лужковский вандализм начался в 1994. Сама мэрия разрушила у себя губернаторские кабинеты. Наши обращения бросили в корзину. Была борьба с вандализмом, но возможно было только минимизировать. Под землей Петровского дворца строить было нельзя, на задах пирамиды для освещения. Гостиный двор не удавалась не перекрыть, но удалось добиться надстройки. Хлебный дом в Царицино стал храмовидным.
Это вторжения в образ.
На территории памятников возможна только реставрация, туда архитектор общего профиля заходить не должен. Зоны охраны это зона совместной компетенции органов охраны и архитекторов. Памятники – зона компетенции охраны, архитектор не должен стоять рядом с памятником и не может выдавать на памятник никакую документацию.
Руководство города действовало вне правового поля. Сейчас вроде бы охрана выше архитектуры. Приходилось отстаивать элементарные вещи. В Кадашах был депутатский заброс через забор, а не депутатский запрос.
Работа градозащитников должна быть детальной и точной. Когда мы пишем письмо, мы пишем его в точный адрес, чтобы приделать ему ноги. Достигли ситуации когда мы утром говорили не надо этого делать, вечером нам отвечали конечно, конечно. Удалось добиться отказа от застройки Хитрова пятна восьмиэтажным офисом, переделки Дома Пашкова.
Бывает целый год не удается ничего добиться. Но удачи есть и они не совсем видны. Удалось добиться охраны Дома Быкова. Это оборот тяжелейшего колеса. Инвестор получал русский модерн Кекушева, чтобы застроить оставив только фасадную корочку. Когда мы пытались добиться охраны, ответом был пожар. Мы не можем доказать что это был поджог. Люди выпрыгивали в окна, гастарбайтеры. Дом стоял без крыши, последствия пожара не устранены. Сохранились финские выпуклые стекла, столярка. Из АН приходили письма об отказе в охране потому что с АН не согласовали. Одна из наших юристов Нина Орлова судилась чтобы вынудить к проведению хотя бы аварийных работ.
То же самое можно рассказать о каждом объекте. Палаты Гурьева должны были быть уничтожены. Расстрельный дом стены 17 века. От постановки на охрану до перерезания ленточки долгий путь.
Нынешний период отличается от прежнего. Приложили усилия для того чтобы риторика руководства города стала градозащитной. Мы понимаем что случаи с которыми мы столкнулись в последние три года это случаи чрезвычайного административного ресурса дочерних структур РЖД и ВТБ. Потеряли внутреннее пространство Детского мира, поворотное депо Николаевского вокзала.
В Москве более быть не должно когда мэрия общается с застройщиком как с параллельным партнером, даже вышестоящим.
Нынешнее руководство города сместилось в некую середину. Лужков не был медиатором с бизнесом, он был на стороне бизнеса.
Нам категорически недостает гласности. Представьте себе войну экспертиз. Как должен отнестись к экспертизе орган охраны? Где ваша референтная группа? В Москве не существовало научно-методического совета по наследию как в Петербурге. Требование бросать экспертизы на коллегиальный орган. Что мешало публиковать экспертизы – желание ловить рыбку в мутной воде. Создание научно-методического совета первый шаг.
Заканчиваю монологическую часть, потому что эту тему нельзя закруглить.
Вопросы
Откуда вы черпаете силы, вы боретесь с ветряными мельницами. – С ветряными мельницами мы не боремся, это памятники. Отбор, всем хочется сидеть в Камергерском и пить кофе. Это человеческий отбор, тут надо быть специалистом в какой-то другой науке, науке о человеке. Не бывает ровного существования, движения только вверх. Я не знаю как это объяснить, но это есть. люди заводятся друг от друга. У нас есть клуб есть школа. Так мы друг друга поддерживаем. Это должно стать образом жизни без фанатизма.
Л.М.: Синергетика выявляет точки на карте города с высокой активностью, можно сослаться на географическую пассионарность Гумилева. Например, где мы сейчас находимся. Вы обладаете огромными практическими знаниями, что вы можете сказать по этому поводу?
Второй вопрос: что будет с Троекуровыми палатами, правда ли что Ельцин дарил здание Задорнову?
Ответ на вопрос о Троекуровых палатах Рахматуллин хотел бы услышать в этих стенах. Если будут отгонять конкурсантов от режимной зоны двойным забором. Это вершина советской реставрации когда увидели декор палат 16-17 века. Троекуровы палаты большая ценность как и снесенные палаты Голицина.
На первый вопрос Рахматуллин ответил как может. Город должен обновлять свое осевое время. Москва безусловно может обновлять свое осевое время. Провинциальный город не может. Если город не может обновлять время, он провинциализируется. Рахматуллин не думает что путч 90-х обновил. Обновление еще впереди. Это могло быть затравкой для лекции. Например Ростов Великий мог остаться в княжеском времени, пока не построили Ростовский кремль.
Ведущий Хорошилов поблагодарил и сказал что сегодня день культурного наследия Москвы. Рахматуллин подтвердил. Поскольку Пасха мы не стали ничего делать
Л.М.: Весьма приятно слышать грамотного человека, рисующего абсолютно верифицируемую эволюционной генетикой картину в своей сфере – такое редко, но бывает.
Город разграничен на три режима и градостроитель должен понимать: где он свободен, где он ограничен и где не должен появляться. За буквой закона стоит творчество города.
Мы способны прогнозировать точки опасности, угрозы. Это возникло в результате пятилетнего движения. Все видят только протестное движение, что кажется основной деятельностью градозащитных организаций. Основной стала рутинная работа по анализу документов. Работа, о которой мы не мечтали – стоять у Шуховской башни. Мы работаем так чтобы поводов для протеста не было, понимая что такого не будет. Когда мы создавались, мы не думали что Лужков кончится. Три периода, первый окончания лужковского периода. Негласно сняты лозунги возрождения города, город превращается в сырье. Лужковский вандализм начался в 1994. Сама мэрия разрушила у себя губернаторские кабинеты. Наши обращения бросили в корзину. Была борьба с вандализмом, но возможно было только минимизировать. Под землей Петровского дворца строить было нельзя, на задах пирамиды для освещения. Гостиный двор не удавалась не перекрыть, но удалось добиться надстройки. Хлебный дом в Царицино стал храмовидным.
Это вторжения в образ.
На территории памятников возможна только реставрация, туда архитектор общего профиля заходить не должен. Зоны охраны это зона совместной компетенции органов охраны и архитекторов. Памятники – зона компетенции охраны, архитектор не должен стоять рядом с памятником и не может выдавать на памятник никакую документацию.
Руководство города действовало вне правового поля. Сейчас вроде бы охрана выше архитектуры. Приходилось отстаивать элементарные вещи. В Кадашах был депутатский заброс через забор, а не депутатский запрос.
Работа градозащитников должна быть детальной и точной. Когда мы пишем письмо, мы пишем его в точный адрес, чтобы приделать ему ноги. Достигли ситуации когда мы утром говорили не надо этого делать, вечером нам отвечали конечно, конечно. Удалось добиться отказа от застройки Хитрова пятна восьмиэтажным офисом, переделки Дома Пашкова.
Бывает целый год не удается ничего добиться. Но удачи есть и они не совсем видны. Удалось добиться охраны Дома Быкова. Это оборот тяжелейшего колеса. Инвестор получал русский модерн Кекушева, чтобы застроить оставив только фасадную корочку. Когда мы пытались добиться охраны, ответом был пожар. Мы не можем доказать что это был поджог. Люди выпрыгивали в окна, гастарбайтеры. Дом стоял без крыши, последствия пожара не устранены. Сохранились финские выпуклые стекла, столярка. Из АН приходили письма об отказе в охране потому что с АН не согласовали. Одна из наших юристов Нина Орлова судилась чтобы вынудить к проведению хотя бы аварийных работ.
То же самое можно рассказать о каждом объекте. Палаты Гурьева должны были быть уничтожены. Расстрельный дом стены 17 века. От постановки на охрану до перерезания ленточки долгий путь.
Нынешний период отличается от прежнего. Приложили усилия для того чтобы риторика руководства города стала градозащитной. Мы понимаем что случаи с которыми мы столкнулись в последние три года это случаи чрезвычайного административного ресурса дочерних структур РЖД и ВТБ. Потеряли внутреннее пространство Детского мира, поворотное депо Николаевского вокзала.
В Москве более быть не должно когда мэрия общается с застройщиком как с параллельным партнером, даже вышестоящим.
Нынешнее руководство города сместилось в некую середину. Лужков не был медиатором с бизнесом, он был на стороне бизнеса.
Нам категорически недостает гласности. Представьте себе войну экспертиз. Как должен отнестись к экспертизе орган охраны? Где ваша референтная группа? В Москве не существовало научно-методического совета по наследию как в Петербурге. Требование бросать экспертизы на коллегиальный орган. Что мешало публиковать экспертизы – желание ловить рыбку в мутной воде. Создание научно-методического совета первый шаг.
Заканчиваю монологическую часть, потому что эту тему нельзя закруглить.
Вопросы
Откуда вы черпаете силы, вы боретесь с ветряными мельницами. – С ветряными мельницами мы не боремся, это памятники. Отбор, всем хочется сидеть в Камергерском и пить кофе. Это человеческий отбор, тут надо быть специалистом в какой-то другой науке, науке о человеке. Не бывает ровного существования, движения только вверх. Я не знаю как это объяснить, но это есть. люди заводятся друг от друга. У нас есть клуб есть школа. Так мы друг друга поддерживаем. Это должно стать образом жизни без фанатизма.
Л.М.: Синергетика выявляет точки на карте города с высокой активностью, можно сослаться на географическую пассионарность Гумилева. Например, где мы сейчас находимся. Вы обладаете огромными практическими знаниями, что вы можете сказать по этому поводу?
Второй вопрос: что будет с Троекуровыми палатами, правда ли что Ельцин дарил здание Задорнову?
Ответ на вопрос о Троекуровых палатах Рахматуллин хотел бы услышать в этих стенах. Если будут отгонять конкурсантов от режимной зоны двойным забором. Это вершина советской реставрации когда увидели декор палат 16-17 века. Троекуровы палаты большая ценность как и снесенные палаты Голицина.
На первый вопрос Рахматуллин ответил как может. Город должен обновлять свое осевое время. Москва безусловно может обновлять свое осевое время. Провинциальный город не может. Если город не может обновлять время, он провинциализируется. Рахматуллин не думает что путч 90-х обновил. Обновление еще впереди. Это могло быть затравкой для лекции. Например Ростов Великий мог остаться в княжеском времени, пока не построили Ростовский кремль.
Ведущий Хорошилов поблагодарил и сказал что сегодня день культурного наследия Москвы. Рахматуллин подтвердил. Поскольку Пасха мы не стали ничего делать
Л.М.: Весьма приятно слышать грамотного человека, рисующего абсолютно верифицируемую эволюционной генетикой картину в своей сфере – такое редко, но бывает.