Великому Шнолю в рутинной работе слюней не хватило, чтоб убрать гликоген для осаждения фосфатов
Эксперимент над личностью с неправильными генами для изучения феномена Жизни – 85 лет Симону Эльевичу Шнолю
Не ищите в тексте про Шноля метафор, им здесь не место. Все сплошь естественные гомологии удаленного доступа.
Симон Эльевич Шноль заслуженно считается патриархом отечественной науки. На нем не сказываются информационные войны и антинаучные революции. Он любит Север и конкретно Беломорскую биостанцию МГУ, куда сбежал прямиком из США. В США не прижился, в отличие от своего сына Алексея и внука Федора.
Шноль – выпускник детского дома военных лет. Человек с гротескно еврейской внешностью, фантастический рассказчик, погруженный в науку по любой теме, где никакой науки не увидит самый отъявленный матерый академик начиная с самого Фортова. Глубже Шноля идет только Ковальчук, но это другой клинический случай, коль гены у него правильные.
Удивительно, ортодоксальный во всех отношениях человек с неправильными генами всех устраивает и так было всегда. Его собственный научный тезис легко опровергать, что и делается вполне аргументировано. В порядке сравнения пример из книги Шноля про основателя кафедры биофизики Физфака МГУ Льва Александровича Блюменфельда – того шельмовали тупо, как впрочем и каждого из выдающихся ученых. Например, выпускника кафедры Биофизики Физфака, крупнейшего эволюциониста Юрия Викторовича Чайковского. Этим занялся лично Гельфанд – внук математика, нашедшего в прошлом прибежище в Институте биофизики АН СССР, где все мы когда-то поработали и Шноль и я в том числе. Институт был типа НИИЧАВО Стругацких.
Щноль и здесь отличился. Его критикуют, а не шельмуют, Это разные вещи.
В науке шельмуют все сколь-нибудь выдающееся над средне серым уровнем. Я оказался в хорошей компании – Андрей Колмогоров, Тимофеев-Ресовский, Блюменфельд. Далее везде начиная с Джордано Бруно, получившего высшее признание в науке на основе помыслов чистых и понятных, а не в составе коррупционных PR-проектов Нобелевской премии.
Утомившейся от трудов auto-da-fe инквизиции физически необходимы такие фигуры, как Шноль. Для чистоты картины: он не один такой. Был академик Борис Астауров, подаривший биологии гений Вигена Артаваздовича Геодакяна. Был Александр Малиновский (Богданов), сохранивший системности во время исторического разрыва холизма в угоду господствовавшему редукционизму. Такие люди есть во всех разделенных идеологическими баррикадами лагерях. И у них есть общее. Например, Иван Евдокимович Глущенко и Марлен Мкртычевич Асланян узаконили каждый по-своему генетическую нестабильность намного раньше Романа Бениаминовича Хесина-Лурье.
...Коллеги, друзья и почитатели решили отметить 85-летие Шноля на доступном современной российской научной обыденности уровне. Бурным политическим летом 2015 года остались незамеченными широкой общественностью два существенных для научной среды события, посвященные юбилею Симона Эльевича Шноля – заседание ученого совета Института биофизики в Пущино и семинар кафедры Биофизики МГУ.
Шноль воспользовался ими по максимуму. Зная наперед, что слушать будут, он жестко структурировал свой доклад в научно-историческом плане на примере главного эксперимента в жизни каждого естественного ученого – собственной жизни.
Репрезентативный набор фактов подобран на основе авторской способности выбора существенного, сочетаясь с точностью увлеченного экспериментатора и артистическим эффектом рассказчика.
Артистизм Шноля, понятно, от Сергея Евгеньевича Северина, любителя студенток, но воспитавшего как минимум двух выдающихся студентов. Один – Сергей Васильевич Шестаков. И Шноль, естественно.
Способность к выбору существенного тренируется естественной наукой и воспета Блюменфельдом в стихах о Тимофееве-Ресовском. Я его подрастерял на журналистской стезе. Шноль не даст забыть.
А вот откуда у него столь последовательная экспериментальная дотошность?
Симон Шноль самим фактом своего существования подобно Сатане Булгакова опровергает незыблемые истины.
Такие фигуры, сделавшие мировую славу советской науки как приоритета абсолютного и подлежащего тиражированию, воспитаны людьми не менее выдающимися с ролью невидимой.
В конкретике собственной экспериментальной судьбы Шноль их назвал включая директора детского дома, учителя физики, капитана КГБ.
Сейчас ничего кроме «кровавой гебни» не слышим и истина в том есть. Можно представить капитана КГБ, доверившего гербовую печать человеку без допуска и с «неправильными генами»? Известные и другие случаи, когда евреев с высшим образованием отправляли в ГУЛАГ на Колыму работать по государственной важности. Обычный человек не согласится, а эти и рады. Логика была стандартная: такие как ты не имеют права на высшее образование, но раз уж ты поступил и закончил Физфак, езжай в ГУЛАГ.
Наука в России строится на единственно эффективной базе принципа шарашки.
Предыдущие 137 попыток трудоустройства выпускника МГУ Шноля успехом не увенчались. Я наверное сильно отстаю от великого ученого в части точности учета результатов собственного эксперимента и сбился со счета где-то на десятой попытке. Сочетание диплома МГУ с неправильными генами превращает человека в фактор эксперимента, которого система не выдерживает. Рано или поздно возникает туннельный эффект в самоорганизации общества и ты попадаешь на работу, счастья которой лишены твои соученики с правильной анкетой.
Но прежде наберешься опыта как минимум на повесть с правом теоретического обобщения, что происходит с людьми и почему кроме тебя никто очевидной истины не выскажет.
Можно сказать иначе. Жизненный путь каждого признанного выдающимся человека построен на проявлениях доброты множества людей, действующей против системы и в этом есть своя система. Роль этих людей напоминает работу окислительной фосфатазы в живой клетке, которая качает ионы против градиента. Между общественными и биохимическими процессами самоорганизации много аналогий, больше похожих на системные гомологии.
Израиль чествует таких людей в применении к одной конкретной теме как праведников мира. Мотивация спасения евреев в Холокосте изучена, она расходится с публичной позицией человека и недоступна его собственному пониманию – зачем он это сделал с риском для себя? В отличие от воспетой искусством и журналистикой классики общественного садомазохизма в государственных масштабах.
Шноль освещает свой жизненный эксперимент небанально. Его рассказы о развитии науки насыщены человеческими подробностями и деталями. Мне вспоминается, так же строго описывал работу молекул в клетке Блюменфельд – тоже аналогия, наводящая на размышления о сущности жизни как единого феномена без деления на уровни и без права на гуманитарщину как индульгенции на отсутствие точности и экспериментальных данных как таковых.
Второй эффект описан Германом Гессе. Характерен он в наибольшей степени именно для России. У Гессе получилось, что из всей роты он один «шел в ногу».
Попробуй объясни, почему у тебя получается недоступное всем остальным в данной теме во всем мире. Поколения студентов упорно получали сакральные «три к одному» с точной по методу «хи квадрат», неизменно называя его «хи-хи». Ключевые для эволюции жизни уникальные события не имели права на существование в науке.
Своим упорством экспериментатора, готовностью повторять месяц за месяцем одно и то же, Шноль показал нехитрую истину. Есть несколько причин, почему неправ весь мир и прав один человек. Но есть одна причина, без которой не будет и этого. Просто не надо не надо участвовать в эпидемии корректировки экспериментальных данных в угоду господствующей идее. Господствующие меняются, позор останется в научных журналах и монографиях с высокими Хиршами. Не говоря уже про импакты.
В итоге Шноль вышел на сущность жизни, о чем с удовольствием рассказывает на самых разных примерах. Особый упор на кооперативные изменения в зоне фазового перехода. Вместо точных соотношений получается разнобой. Отклонения от истины становятся важнее истины, обернувшейся навязанной банальностью.
Время было такое. Каждый непредвзятый естествоиспытатель, взращенный туннельными эффектами советского общества, независимо открывал сам для себя природу катастрофы как единственного эволюционного режима с порождением нового.
Из россказней Шноля вытекает любопытное обобщение: катастрофа связывает разные уровни жизни в единое информационное пространство вопреки отсутствию каналов передачи информации между ними.
Вот откуда потеря грани аналогии и гомологии!
В мою задачу не входит описание научно-экспериментального и историко-научного вклада Симона Эльевича Шноля. Все доступно в Рунете вместе с критикой. Например, Иванченко, «Эффект Шноля» - мифы и реальность» http://www.sciteclibrary.ru/rus/catalog/pages/6959.html
Достаточно отметить главное. Шноль описал стохастику гетеротопии в самом эксперименте, на что прежде не замахивались. Его описание становления идеи матричного копирования с деструктивным вкладом Льва Толстого стало классикой, раскрывающей суть феномена Николая Владимировича Тимофеева-Ресовского.
В отличие от папы и дедушки, Алексей и Федор Кондрашовы прекрасно прижились в США и стали там знаменитыми генетиками, погрязнув в великих частностях, достойных публикации в Nature.
Тоже эксперимент с показательным результатом.
Симон Шноль сыграл существенную роль во всем, где товарищи ученые в силу природной деликатности напрямую договориться не могли система их отношений заходила в состояние хронической ненависти. Шноль осуществил фазовый переход школьной биологической олимпиады. Аналогичную роль сыграли его рассказы по истории науки. Система научной ненависти с положительной обратной связью по принципу усиления едва ни вернула новую волну шельмования Тимофеева-Ресовского. Виктор Иванович Илюхин провел посмертную реабилитацию и ученые воспылали завистливой неприязнью к обоим. «Дутая фигура», - сам великий генетик-ликвидатор Александр Владимирович Рубанович, завлаб экологической генетики ИОГен, проводил в этой секретной лаборатории исследования по следу на Южном Урале, начатые Тимофеевым-Ресовским.
Шноль осуществил фазовый переход, прорвал круговую оборону от здравого смысла. В споры не вдавался. Просто рассказал как все было. Рассказывал много раз, пока дошло. Например, на юбилейном семинаре кафедры биофизики 27.11.09. Кафедра отметила свой полувековой юбилей артистичным отчетом Симона Шноля по итогам научно-исторических изысканий: «Это не лекция настоящая, а полет над предметом». Осталось множество вещей, которые стыдно не понимать, но говорить об этом надо» - с описанием истории нашей науки от вопроса Колли Мензбиру через «зеленую тетрадь» Тимофеева-Ресовского с выплеском Шредингера «Что есть жизнь» до современности.
История новой биологии началась 10 января 1894 года в Политехническом музее, на IX Всероссийском съезде естествоиспытателей и врачей. Химик Александр Колли выступил с идеей матричного копирования. Студент Николай Кольцов на съезде слушал Колли в тот момент, когда аудитория аплодировала Толстому. Кольцов рассказал Тимофееву-Ресовскому, а тот рассказал нам на своих последних курсах лекций в МГУ. Мне посчастливилось прослушать спецкурс, о чем остался автограф Тимофеева-Ресовского в зачетке.
Шноль заинтересовался и принялся копать с присущим ему упорством. Нашел живую участницу того сакрального съезда и выяснил важнейшую для истории науки подробность: Кольцов пришел в Политехнический музей в сапогах и выглядел неприлично. Свою лепту во всеобщую неразбериху внес великий Лев Толстой с отношением ревнивого непонимания к науке, типичным для науки.
Вклады Колли и Толстого отражены в сетевой публикации Шноля http://www.ecolife.ru/jornal/ecob/2002-3-1.shtml
Хромосомы уже были описаны, до ДНК было еще далеко. Но не все так однозначно. Толстой сам был исследователь. В романе «Война и мир» он показал феноменологию возбуждения бессмысленной катастрофы у человека. У человека механизм катастрофы запускается в ответ на такие сигналы структуры динамического хаоса, которые не требуют для их переживания режима катастрофы. Как будет понятно ниже, вклад Толстого в эволюционную генетику позитивен и в его деструктивной части дискриминации аудитории по личному отношению участников к мифу и истине. Эманация массового сознания отделяется от экспериментальных данных.
Каким образом транслируется знание? Во многом благодаря катастрофе, когда возникают туннельные эффекты. Наложение помех передачи на множественность передачи дискриминирует множество приемников. Происходит самоорганизация в сообществе ученых, подобная тому, что им показывает в микроскоп дикая природа и большинство не видит, предпочитая мифы реальности.
Рассказ Шноля в части строительства неведомого будущего подтверждается экспозицией Музея Звенигородской биостанции МГУ – если повезет и для вас Музей откроют. Я пролез журналистским шпионом и успел увидеть, как строили Университет Шанявского и многое другое, иллюстрирующее рассказ Шноля.
Алексея Кондрашова я видел четыре раза в жизни. Первый раз в 1964 году, когда Юрий Андреевич Владимиров вывез нашу лабораторию молекулярной фотобиологии Института биофизики АН СССР в Пущино. Маленький Институт в Москве стал прибежищем пестрого сборища личностей с «неправильными генами». Здесь числились и многие увлеченно работали, как Шноль в ГУЛАГе, люди с вычурными судьбами против градиента системы. Автор теории цвета и по совместительству ярый антисоветчик Нюберг. Отличавшаяся ненавистью к «самцам» феерическая женщина-цитогенетик Прокофьева-Беельгоская. За посещение ее лекций в МОИП студентам угрожали исключением с Биофака. Сергей Адамович Ковалев, будущий правозащитник. Борис Вепринцев, единственный автор естественнонаучной защиты природы – он и в Пущино эффективно работал. Пластинки «Голоса птиц в природе» его работа. Остался и в Институте и в Москве хитрый Гельфанд, заняв кабинет Трофима Лысенко на Ленинском, 33. Эпигенез: династия Гельфандов унаследовала историческую роль Трофима.
В 64-м Шноль с семьей уже переехал в Пущино. Владимиров решал нелегкую задачу. Семинар прошел на открытом воздухе. Было холодно и сумрачно. Шноль пришел с ребенком и недоумением – его жена выгнали гулять и велели на ребенка надеть куртку. Задача оказалась непосильной, ученый предъявил участникам семинара ребенка и куртку отдельно.
Следующий раз Алексей-школьник, удивительно похожий на Шноля ушами и дикцией юноша с правильной фамилией, попал ко мне на школьной олимпиаде. Как иногороднему, ему полагались послаблении. Увидев «Пущино», я подумал – «Ну уж нет, с тебя три шкуры». И поставил шестерку. На олимпиаде такие завышения дозволялись.
Тогда Алеша был больше похож на Симона.
Упитанный и уверенный профессор из США Алексей Кондрашов получил в Москве мегагрант 150 миллионов. Что собирался сделать, рассказал на лекции полит.ру в кафе ПирОГИ на Сретенке. Причитал курс в Оранжерейном корпусе МГУ. Там мы с ним немного сцепились по поводу того, что случилось на зарубежном семинаре с участием Свирежева и Мейнарда Смита. По словам Кондрашова, ключевая роль была у него. По другим сведениям, претензия сына на роль отца не была замечена.
Стоило обрести свободу, чтобы окончательно разодраться друг с другом?!
Что характерно, никто из участников кроме Рубановича не помнит светлого момента. Благодаря Юрию Петровичу Алтухову на этом семинаре советские ученые не имели обычных и позорных материальных стеснений за рубежом. Алтухов просто раздал трем десяткам советских участников по десять долларов из своих личных трехсот.
Научная составляющая лекций Алексея Кондрашова известна. Фигурально выражаясь, у всех людей гены неправильные. Человек – не специализированная форма, вычищенная от мусора в геноме. Генетический мусор отражает приспособление к быстро и непредсказуемо меняющимся условиям среды. Высокая генетическая нагрузка признака, мобилизационный резерв вида в формулировке Сергея Михайловича Гершензона.
Позже с оригинальной идеей аналогий молекулярщины с социальщиной человек из нового поколения с такими же «неправильными генами». Экзотическая личность Константин Попадьин на лекции Фестиваля науки #ЗНАТЬ 06.12.14 в Музеях Москвы обосновал, что ген хороший, когда не мешает организму, какую бы чушь он ни нес. Например, в трансляции. Так идеал начальника в понимании советского научного работника обрел серьезно обоснование.
Я могу только повторить вслед за Тимофеевым-Ресовским: «Мы были очень, очень, очень, счастливы!» Мне фантастически повезло знать всех этих людей включая депутата Илюхина с его уникальной ролью уже в Думе.
Шноль собрал распадающийся пазл в стройную картину, откопав детали бог весть в какой щели-пыли.
Вся жизнь как череда фазовых переходов без права на правильное линейное развитие. Лучшие гены – неправильные, и уши, способные слушать и слышать.
Последует попытка конспекта юбилейного семинара кафедры Биофизики Физфака МГУ. Акустика на Физфаке отвратительная, точность текста далека от идеала. На Физфаке все так, еще по опыту курса физики для второго курса Биофака помню, что без подтасовки зачет не сдашь – аппаратура с дефектами и преподаватель-пофигист.
Мои благодарности заведующему кафедрой биофизики Физфака МГУ Всеволоду Александровичу Твердислову и сотруднику кафедры Марии Сергеевне Попцовой, обеспечившим проведение семинара, запись и мне доступ к материалам. Акустика от них не зависит.
Эксперимент над личностью с неправильными генами для изучения феномена Жизни – 85 лет Симону Эльевичу Шнолю
Не ищите в тексте про Шноля метафор, им здесь не место. Все сплошь естественные гомологии удаленного доступа.
Симон Эльевич Шноль заслуженно считается патриархом отечественной науки. На нем не сказываются информационные войны и антинаучные революции. Он любит Север и конкретно Беломорскую биостанцию МГУ, куда сбежал прямиком из США. В США не прижился, в отличие от своего сына Алексея и внука Федора.
Шноль – выпускник детского дома военных лет. Человек с гротескно еврейской внешностью, фантастический рассказчик, погруженный в науку по любой теме, где никакой науки не увидит самый отъявленный матерый академик начиная с самого Фортова. Глубже Шноля идет только Ковальчук, но это другой клинический случай, коль гены у него правильные.
Удивительно, ортодоксальный во всех отношениях человек с неправильными генами всех устраивает и так было всегда. Его собственный научный тезис легко опровергать, что и делается вполне аргументировано. В порядке сравнения пример из книги Шноля про основателя кафедры биофизики Физфака МГУ Льва Александровича Блюменфельда – того шельмовали тупо, как впрочем и каждого из выдающихся ученых. Например, выпускника кафедры Биофизики Физфака, крупнейшего эволюциониста Юрия Викторовича Чайковского. Этим занялся лично Гельфанд – внук математика, нашедшего в прошлом прибежище в Институте биофизики АН СССР, где все мы когда-то поработали и Шноль и я в том числе. Институт был типа НИИЧАВО Стругацких.
Щноль и здесь отличился. Его критикуют, а не шельмуют, Это разные вещи.
В науке шельмуют все сколь-нибудь выдающееся над средне серым уровнем. Я оказался в хорошей компании – Андрей Колмогоров, Тимофеев-Ресовский, Блюменфельд. Далее везде начиная с Джордано Бруно, получившего высшее признание в науке на основе помыслов чистых и понятных, а не в составе коррупционных PR-проектов Нобелевской премии.
Утомившейся от трудов auto-da-fe инквизиции физически необходимы такие фигуры, как Шноль. Для чистоты картины: он не один такой. Был академик Борис Астауров, подаривший биологии гений Вигена Артаваздовича Геодакяна. Был Александр Малиновский (Богданов), сохранивший системности во время исторического разрыва холизма в угоду господствовавшему редукционизму. Такие люди есть во всех разделенных идеологическими баррикадами лагерях. И у них есть общее. Например, Иван Евдокимович Глущенко и Марлен Мкртычевич Асланян узаконили каждый по-своему генетическую нестабильность намного раньше Романа Бениаминовича Хесина-Лурье.
...Коллеги, друзья и почитатели решили отметить 85-летие Шноля на доступном современной российской научной обыденности уровне. Бурным политическим летом 2015 года остались незамеченными широкой общественностью два существенных для научной среды события, посвященные юбилею Симона Эльевича Шноля – заседание ученого совета Института биофизики в Пущино и семинар кафедры Биофизики МГУ.
Шноль воспользовался ими по максимуму. Зная наперед, что слушать будут, он жестко структурировал свой доклад в научно-историческом плане на примере главного эксперимента в жизни каждого естественного ученого – собственной жизни.
Репрезентативный набор фактов подобран на основе авторской способности выбора существенного, сочетаясь с точностью увлеченного экспериментатора и артистическим эффектом рассказчика.
Артистизм Шноля, понятно, от Сергея Евгеньевича Северина, любителя студенток, но воспитавшего как минимум двух выдающихся студентов. Один – Сергей Васильевич Шестаков. И Шноль, естественно.
Способность к выбору существенного тренируется естественной наукой и воспета Блюменфельдом в стихах о Тимофееве-Ресовском. Я его подрастерял на журналистской стезе. Шноль не даст забыть.
А вот откуда у него столь последовательная экспериментальная дотошность?
Симон Шноль самим фактом своего существования подобно Сатане Булгакова опровергает незыблемые истины.
Такие фигуры, сделавшие мировую славу советской науки как приоритета абсолютного и подлежащего тиражированию, воспитаны людьми не менее выдающимися с ролью невидимой.
В конкретике собственной экспериментальной судьбы Шноль их назвал включая директора детского дома, учителя физики, капитана КГБ.
Сейчас ничего кроме «кровавой гебни» не слышим и истина в том есть. Можно представить капитана КГБ, доверившего гербовую печать человеку без допуска и с «неправильными генами»? Известные и другие случаи, когда евреев с высшим образованием отправляли в ГУЛАГ на Колыму работать по государственной важности. Обычный человек не согласится, а эти и рады. Логика была стандартная: такие как ты не имеют права на высшее образование, но раз уж ты поступил и закончил Физфак, езжай в ГУЛАГ.
Наука в России строится на единственно эффективной базе принципа шарашки.
Предыдущие 137 попыток трудоустройства выпускника МГУ Шноля успехом не увенчались. Я наверное сильно отстаю от великого ученого в части точности учета результатов собственного эксперимента и сбился со счета где-то на десятой попытке. Сочетание диплома МГУ с неправильными генами превращает человека в фактор эксперимента, которого система не выдерживает. Рано или поздно возникает туннельный эффект в самоорганизации общества и ты попадаешь на работу, счастья которой лишены твои соученики с правильной анкетой.
Но прежде наберешься опыта как минимум на повесть с правом теоретического обобщения, что происходит с людьми и почему кроме тебя никто очевидной истины не выскажет.
Можно сказать иначе. Жизненный путь каждого признанного выдающимся человека построен на проявлениях доброты множества людей, действующей против системы и в этом есть своя система. Роль этих людей напоминает работу окислительной фосфатазы в живой клетке, которая качает ионы против градиента. Между общественными и биохимическими процессами самоорганизации много аналогий, больше похожих на системные гомологии.
Израиль чествует таких людей в применении к одной конкретной теме как праведников мира. Мотивация спасения евреев в Холокосте изучена, она расходится с публичной позицией человека и недоступна его собственному пониманию – зачем он это сделал с риском для себя? В отличие от воспетой искусством и журналистикой классики общественного садомазохизма в государственных масштабах.
Шноль освещает свой жизненный эксперимент небанально. Его рассказы о развитии науки насыщены человеческими подробностями и деталями. Мне вспоминается, так же строго описывал работу молекул в клетке Блюменфельд – тоже аналогия, наводящая на размышления о сущности жизни как единого феномена без деления на уровни и без права на гуманитарщину как индульгенции на отсутствие точности и экспериментальных данных как таковых.
Второй эффект описан Германом Гессе. Характерен он в наибольшей степени именно для России. У Гессе получилось, что из всей роты он один «шел в ногу».
Попробуй объясни, почему у тебя получается недоступное всем остальным в данной теме во всем мире. Поколения студентов упорно получали сакральные «три к одному» с точной по методу «хи квадрат», неизменно называя его «хи-хи». Ключевые для эволюции жизни уникальные события не имели права на существование в науке.
Своим упорством экспериментатора, готовностью повторять месяц за месяцем одно и то же, Шноль показал нехитрую истину. Есть несколько причин, почему неправ весь мир и прав один человек. Но есть одна причина, без которой не будет и этого. Просто не надо не надо участвовать в эпидемии корректировки экспериментальных данных в угоду господствующей идее. Господствующие меняются, позор останется в научных журналах и монографиях с высокими Хиршами. Не говоря уже про импакты.
В итоге Шноль вышел на сущность жизни, о чем с удовольствием рассказывает на самых разных примерах. Особый упор на кооперативные изменения в зоне фазового перехода. Вместо точных соотношений получается разнобой. Отклонения от истины становятся важнее истины, обернувшейся навязанной банальностью.
Время было такое. Каждый непредвзятый естествоиспытатель, взращенный туннельными эффектами советского общества, независимо открывал сам для себя природу катастрофы как единственного эволюционного режима с порождением нового.
Из россказней Шноля вытекает любопытное обобщение: катастрофа связывает разные уровни жизни в единое информационное пространство вопреки отсутствию каналов передачи информации между ними.
Вот откуда потеря грани аналогии и гомологии!
В мою задачу не входит описание научно-экспериментального и историко-научного вклада Симона Эльевича Шноля. Все доступно в Рунете вместе с критикой. Например, Иванченко, «Эффект Шноля» - мифы и реальность» http://www.sciteclibrary.ru/rus/catalog/pages/6959.html
Достаточно отметить главное. Шноль описал стохастику гетеротопии в самом эксперименте, на что прежде не замахивались. Его описание становления идеи матричного копирования с деструктивным вкладом Льва Толстого стало классикой, раскрывающей суть феномена Николая Владимировича Тимофеева-Ресовского.
В отличие от папы и дедушки, Алексей и Федор Кондрашовы прекрасно прижились в США и стали там знаменитыми генетиками, погрязнув в великих частностях, достойных публикации в Nature.
Тоже эксперимент с показательным результатом.
Симон Шноль сыграл существенную роль во всем, где товарищи ученые в силу природной деликатности напрямую договориться не могли система их отношений заходила в состояние хронической ненависти. Шноль осуществил фазовый переход школьной биологической олимпиады. Аналогичную роль сыграли его рассказы по истории науки. Система научной ненависти с положительной обратной связью по принципу усиления едва ни вернула новую волну шельмования Тимофеева-Ресовского. Виктор Иванович Илюхин провел посмертную реабилитацию и ученые воспылали завистливой неприязнью к обоим. «Дутая фигура», - сам великий генетик-ликвидатор Александр Владимирович Рубанович, завлаб экологической генетики ИОГен, проводил в этой секретной лаборатории исследования по следу на Южном Урале, начатые Тимофеевым-Ресовским.
Шноль осуществил фазовый переход, прорвал круговую оборону от здравого смысла. В споры не вдавался. Просто рассказал как все было. Рассказывал много раз, пока дошло. Например, на юбилейном семинаре кафедры биофизики 27.11.09. Кафедра отметила свой полувековой юбилей артистичным отчетом Симона Шноля по итогам научно-исторических изысканий: «Это не лекция настоящая, а полет над предметом». Осталось множество вещей, которые стыдно не понимать, но говорить об этом надо» - с описанием истории нашей науки от вопроса Колли Мензбиру через «зеленую тетрадь» Тимофеева-Ресовского с выплеском Шредингера «Что есть жизнь» до современности.
История новой биологии началась 10 января 1894 года в Политехническом музее, на IX Всероссийском съезде естествоиспытателей и врачей. Химик Александр Колли выступил с идеей матричного копирования. Студент Николай Кольцов на съезде слушал Колли в тот момент, когда аудитория аплодировала Толстому. Кольцов рассказал Тимофееву-Ресовскому, а тот рассказал нам на своих последних курсах лекций в МГУ. Мне посчастливилось прослушать спецкурс, о чем остался автограф Тимофеева-Ресовского в зачетке.
Шноль заинтересовался и принялся копать с присущим ему упорством. Нашел живую участницу того сакрального съезда и выяснил важнейшую для истории науки подробность: Кольцов пришел в Политехнический музей в сапогах и выглядел неприлично. Свою лепту во всеобщую неразбериху внес великий Лев Толстой с отношением ревнивого непонимания к науке, типичным для науки.
Вклады Колли и Толстого отражены в сетевой публикации Шноля http://www.ecolife.ru/jornal/ecob/2002-3-1.shtml
Хромосомы уже были описаны, до ДНК было еще далеко. Но не все так однозначно. Толстой сам был исследователь. В романе «Война и мир» он показал феноменологию возбуждения бессмысленной катастрофы у человека. У человека механизм катастрофы запускается в ответ на такие сигналы структуры динамического хаоса, которые не требуют для их переживания режима катастрофы. Как будет понятно ниже, вклад Толстого в эволюционную генетику позитивен и в его деструктивной части дискриминации аудитории по личному отношению участников к мифу и истине. Эманация массового сознания отделяется от экспериментальных данных.
Каким образом транслируется знание? Во многом благодаря катастрофе, когда возникают туннельные эффекты. Наложение помех передачи на множественность передачи дискриминирует множество приемников. Происходит самоорганизация в сообществе ученых, подобная тому, что им показывает в микроскоп дикая природа и большинство не видит, предпочитая мифы реальности.
Рассказ Шноля в части строительства неведомого будущего подтверждается экспозицией Музея Звенигородской биостанции МГУ – если повезет и для вас Музей откроют. Я пролез журналистским шпионом и успел увидеть, как строили Университет Шанявского и многое другое, иллюстрирующее рассказ Шноля.
Алексея Кондрашова я видел четыре раза в жизни. Первый раз в 1964 году, когда Юрий Андреевич Владимиров вывез нашу лабораторию молекулярной фотобиологии Института биофизики АН СССР в Пущино. Маленький Институт в Москве стал прибежищем пестрого сборища личностей с «неправильными генами». Здесь числились и многие увлеченно работали, как Шноль в ГУЛАГе, люди с вычурными судьбами против градиента системы. Автор теории цвета и по совместительству ярый антисоветчик Нюберг. Отличавшаяся ненавистью к «самцам» феерическая женщина-цитогенетик Прокофьева-Беельгоская. За посещение ее лекций в МОИП студентам угрожали исключением с Биофака. Сергей Адамович Ковалев, будущий правозащитник. Борис Вепринцев, единственный автор естественнонаучной защиты природы – он и в Пущино эффективно работал. Пластинки «Голоса птиц в природе» его работа. Остался и в Институте и в Москве хитрый Гельфанд, заняв кабинет Трофима Лысенко на Ленинском, 33. Эпигенез: династия Гельфандов унаследовала историческую роль Трофима.
В 64-м Шноль с семьей уже переехал в Пущино. Владимиров решал нелегкую задачу. Семинар прошел на открытом воздухе. Было холодно и сумрачно. Шноль пришел с ребенком и недоумением – его жена выгнали гулять и велели на ребенка надеть куртку. Задача оказалась непосильной, ученый предъявил участникам семинара ребенка и куртку отдельно.
Следующий раз Алексей-школьник, удивительно похожий на Шноля ушами и дикцией юноша с правильной фамилией, попал ко мне на школьной олимпиаде. Как иногороднему, ему полагались послаблении. Увидев «Пущино», я подумал – «Ну уж нет, с тебя три шкуры». И поставил шестерку. На олимпиаде такие завышения дозволялись.
Тогда Алеша был больше похож на Симона.
Упитанный и уверенный профессор из США Алексей Кондрашов получил в Москве мегагрант 150 миллионов. Что собирался сделать, рассказал на лекции полит.ру в кафе ПирОГИ на Сретенке. Причитал курс в Оранжерейном корпусе МГУ. Там мы с ним немного сцепились по поводу того, что случилось на зарубежном семинаре с участием Свирежева и Мейнарда Смита. По словам Кондрашова, ключевая роль была у него. По другим сведениям, претензия сына на роль отца не была замечена.
Стоило обрести свободу, чтобы окончательно разодраться друг с другом?!
Что характерно, никто из участников кроме Рубановича не помнит светлого момента. Благодаря Юрию Петровичу Алтухову на этом семинаре советские ученые не имели обычных и позорных материальных стеснений за рубежом. Алтухов просто раздал трем десяткам советских участников по десять долларов из своих личных трехсот.
Научная составляющая лекций Алексея Кондрашова известна. Фигурально выражаясь, у всех людей гены неправильные. Человек – не специализированная форма, вычищенная от мусора в геноме. Генетический мусор отражает приспособление к быстро и непредсказуемо меняющимся условиям среды. Высокая генетическая нагрузка признака, мобилизационный резерв вида в формулировке Сергея Михайловича Гершензона.
Позже с оригинальной идеей аналогий молекулярщины с социальщиной человек из нового поколения с такими же «неправильными генами». Экзотическая личность Константин Попадьин на лекции Фестиваля науки #ЗНАТЬ 06.12.14 в Музеях Москвы обосновал, что ген хороший, когда не мешает организму, какую бы чушь он ни нес. Например, в трансляции. Так идеал начальника в понимании советского научного работника обрел серьезно обоснование.
Я могу только повторить вслед за Тимофеевым-Ресовским: «Мы были очень, очень, очень, счастливы!» Мне фантастически повезло знать всех этих людей включая депутата Илюхина с его уникальной ролью уже в Думе.
Шноль собрал распадающийся пазл в стройную картину, откопав детали бог весть в какой щели-пыли.
Вся жизнь как череда фазовых переходов без права на правильное линейное развитие. Лучшие гены – неправильные, и уши, способные слушать и слышать.
Последует попытка конспекта юбилейного семинара кафедры Биофизики Физфака МГУ. Акустика на Физфаке отвратительная, точность текста далека от идеала. На Физфаке все так, еще по опыту курса физики для второго курса Биофака помню, что без подтасовки зачет не сдашь – аппаратура с дефектами и преподаватель-пофигист.
Мои благодарности заведующему кафедрой биофизики Физфака МГУ Всеволоду Александровичу Твердислову и сотруднику кафедры Марии Сергеевне Попцовой, обеспечившим проведение семинара, запись и мне доступ к материалам. Акустика от них не зависит.